– Да, это самое лучшее. Мы вместе пойдем к ней и все обсудим как следует, прежде чем принять окончательное решение. Да, да! – повторил ректор, подстегивая слабеющую уверенность, стараясь убедить себя. – Значит, сегодня же, к вечеру?

– Хорошо, к вечеру, – согласился мистер Сондерс.

– Да, это правильный путь. Я уверен, что она не все понимает. Вы тоже считаете, что она не все полностью уяснила себе? – («Это Дональд, мой сын. Он умер».)

– Конечно, конечно, – в свою очередь согласился мистер Сондерс.

Джонс уже нашел трубку и, придерживая болевшую руку, набил и раскурил ее.

5

Она только что встретила миссис Уорзингтон в магазине и обсудила с ней, как консервировать сливы. Потом миссис Уорзингтон попрощалась и медленно проковыляла к своей машине. Негр-шофер ловко и равнодушно подсадил ее и захлопнул дверцу.

«А я куда здоровей, – радостно подумала миссис Берни, следя за болезненной, подагрической походкой другой старухи. – Какая она ни на есть богачка, при своей машине. – И от злорадства ей стало легче, даже кости не так ныли, даже походка сделалась ровнее. – При всех при ейных денежках, – подумала она. И тут увидела эту чужую женщину, что жила у ректора Мэтона, ту, что приехала с ректорским сыном и с другим мужчиной. – Столько про нее всякого говорят и, видать, правильно. Все думали – она-то за него и выйдет, а мальчик возьми да брось ее из-за этой Сондерсовой девчонки, вертихвостки этакой».

– Ну, как, – заговорила она со сдержанным любопытством, заглядывая в бледное спокойное лицо высокой темноволосой женщины в неизменном темном платье с безукоризненным белым воротничком и манжетками, – говорят, у вас в доме скоро свадьба. Это для Дональда счастье. Небось влюблен в нее по уши?

– Да. Они ведь были обручены давно.

– Как же, знаю. Но никто не думал, что она станет дожидаться его, а не то, чтобы пойти за такого больного, такого изрубцованного. У ней-то женихов было хоть отбавляй.

– Люди часто ошибаются, – напомнила ей миссис Пауэрс. Но миссис Берни настаивала на своем:

– Да, женишков хоть отбавляй. Да и Дональд, видно, не зевал? – хитро спросила она.

– Не знаю. Видите ли, я с ним знакома совсем недавно.

– Вон оно как! А мы-то думали, что вы с ним – старые дружки.

Миссис Пауэрс посмотрела на ее приземистую аккуратную фигурку в плотном черном платье и ничего не ответила.

Миссис Берни вздохнула:

– Да, брак – дело благое. Вот мой мальчик, так и не женился. Может, сейчас он и был бы женат: девушки по нем с ума сходили, да только он ушел на войну совсем мальчишкой. – Жадное, назойливое любопытство вдруг покинуло ее.

– Слыхали про моего сына? – с тоской спросила она.

– Да, мне про него говорили. Доктор Мэгон рассказывал. Говорят, он был храбрым солдатом?

– Ну как же! Да вот не уберегли его, столько вокруг народу толкалось, а его все равно убили. Могли бы хоть отнести его куда, в какой-нибудь дом, что ли, может, там женщины какие спасли бы его. Другие небось вернулись здоровехоньки, знай, хвастают, пыжатся. Небось, их, офицеришек этих и не задело! – Она обвела выцветшими голубоватыми глазами притихшую площадь. Потом спросила: – А вы никого из близких на войне не потеряли?

– Нет, – тихо ответила миссис Пауэрс.

– Так я и думала, – сердито сказала старуха. – И непохоже: такая складная, красивая. Да мало у кого такое горе. А мой был такой молодой, такой храбрый… – Она завозилась с зонтиком. Потом бодро сказала: – Что ж, хоть к Мэгону сын вернулся. Это же хорошо. Особенно теперь, когда он женится. – В ней опять проснулось нехорошее любопытство: – А он сам как, годится?

– Годится?

– Да, для женитьбы. Он не того… не совсем… Понимаете, мужчина не имеет права навязываться, ежели он не совсем…

– До свидания! – коротко бросила миссис Пауэрс и пошла, а та осталась стоять, приземистая, аккуратная, в своем чистеньком, не пропускающем воздух черном платье, подняв бумажный зонтик, как знамя, упрямая и непоколебимая.

6

– Дура, сумасшедшая идиотка! Выходить за слепого, за нищего… Да он же почти мертвец!

– Неправда! Неправда!

– А как же его еще назвать? Вчера у меня была тетушка Калли и Нельсон. Она говорит: его белые люди совсем убили, до смерти.

– Мало ли что негры болтают. Наверно, ей не позволили беспокоить его, вот она и говорит…

– Глупости! Тетушка Калли столько детей вынянчила, что и не сосчитать. Раз она говорит, что он болен, – значит, он действительно болен.

– Мне все равно. Я выхожу за него замуж.

Миссис Сондерс шумно вздохнула, скрипнув корсетом. Сесили стояла перед ней, раскрасневшаяся, упрямая.

– Слушай, детка. Если ты выйдешь за него – тыпогубишь себя, погубишь все свои возможности, свою молодость, красоту, откажешься от всех, кому ты так нравишься: от прекрасных партий, отличных женихов.

– Мне все равно, – упрямо повторила Сесили.

– Подумай хорошенько. Ты можешь выйти за кого угодно. Столько будет радости: венчаться в Атланте, роскошная свадьба, все твои знакомые будут шаферами, подружками, чудные платья, свадебная поездка… И вдруг так себя погубить! И это после того, что мы с отцом для тебя сделали.

– Мне все равно. Я выйду за него замуж.

– Но почему? Неужели ты его любишь?

– Да, да!

– Даже с этим шрамом?

Сесили побелела, уставившись на мать. Глаза у нее потемнели, она медленно подняла руку. Миссис Сондерс взяла ее за руку, насильно притянула к себе на колени. Сесили пыталась сопротивляться, но мать обняла ее, прижала головой к своему плечу, нежно погладила по голове.

– Прости меня, крошка. Я не хотела… Расскажи мне сама: что же произошло?

«Нет, это нечестно с маминой стороны», – подумала Сесили с гневом, но поведение матери ее обезоруживало: она чувствовала, что сейчас расплачется. А тогда все пропало.

– Пусти меня! – сказала она, вырываясь, ненавидя эти материнские уловки.

– Тише, тише! Успокойся, расскажи мне, в чем дело. Есть же у тебя какая-то причина.

Она перестала сопротивляться и лежала, совершенно обессилев.

– Нет. Просто хочу за него замуж. Пусти меня, мама, ну, пожалуйста.

– Сесили, может быть, отец вбил тебе это в голову?

Она покачала головой, и мать повернула ее лицом к себе.

– Посмотри на меня! – Они смотрели в глаза друг другу, и миссис Сондерс повторила: – Объясни же мне: что за причина?

– Не могу!

– То есть не хочешь?

– Ничего не могу тебе сказать! – Сесили вдруг соскользнула с колен матери, но миссис Сондерс, не выпуская ее, прижала к своим коленям. – Не скажу! – крикнула Сесили, вырываясь. Мать прижала ее еще крепче. – Пусти, мне больно!

– Скажи мне все!

Сесили вырвалась из ее рук, встала.

– Ничего не могу сказать. Просто я должна выйти за него замуж.

– Должна? То есть как это – «должна»? – Она уставилась на дочку, и постепенно ей стали вспоминаться старые слухи про Дональда, сплетни, которые она позабыла. – Должна выйти за него замуж? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты… что моя собственная дочь – со слепым, с человеком без гроша, с нищим…

Сесили в ужасе смотрела на мать, лицо ее вспыхнуло.

– Ты… Ты смела подумать… ты мне говоришь… Нет, ты мне не мать, ты… ты чужая! – И вдруг она расплакалась, громко, как ребенок, открыв рот, даже не пряча лица. Она повернулась, побежала. – Не смей со мной разговаривать! – крикнула она, задыхаясь, и с плачем помчалась наверх.

Хлопнула дверь. Миссис Сондерс осталась сидеть в раздумье, мерно постукивая ногтем по зубам. Через некоторое время она встала и, подойдя к телефону, вызвала номер мужа.

7

ГОЛОСА

Весь город

– Интересно, что думает эта женщина, с которой он приехал, теперь, когда он берет другую? Будь я дочкой Сондерсов – ни за что не вышла бы за человека, который привез другую женщину чуть ли не ко мне в дом. А эта приезжая, что же она теперь будет делать? Должно быть, уедет, найдет себе еще кого-нибудь. Надеюсь, теперь она будет умнее, найдет себе здорового… Странные дела там творятся, в этом доме. Да еще у священника. Правда, он из епископальной церкви. Будь он не такой хороший человек…